Раненый стриж на асфальте. Пустая ладонь.
Ножницы крыльев — что губы трепещут — не тронь!
Мгла пятерни окружает истошное сердце
под плёнкой век. И на этот внезапный вопрос
здесь — ни ответить всерьёз,
ни отвертеться.

— Гибель моя — дело дня, и едва ли успеть
грубой шершавой заботе вернуть и воспеть
хрупкие — нить проводов — и прозрачные — ночь,
залитая фонарными вспышками, — перья.
Как согревало их солнце! Теперь я —
память, несомая прочь.

Мальчик торопится, верит, смягчает шаги.
Хлебные крошки. Кормушка чердачной доски
в стружке и скорби. Так встретить зарю — для стрижа
значит себя потерять. Вот потом удивится
тот, кто ладонью поймал неподвижную птицу
и обнимает спеша…

Не оглянуться, не высказать, не уберечь.
Ветер над пухом шуршит погребальную речь,
пылью присыпав его. Но всё так же беспечен
братьев моих легкокрылый охотничий свист,
Бог мой всё так же лучист,
и я вторю им — по-человечьи!