Рыжий трамвай спорил с ночью без устали,
хоть пассажиров было негусто:
барышня с плеером, а у стекла
напротив герой с бутылью похмельной.
На стыке эпох колёса гремели,
двоих одна дорога вела.

Трубы заводов грозили тем временем
тучам, и поднимали деревья
руки в этот безлюдный час,
озарённые фонарями.
Большего в закруглённой раме
не различил бы никто из нас.

Ехали двое кварталами спальными,
и на стёклах медленно проступали
их лики. Строки дождя легко
маршем траурного хорея
в строфы сливались. От Уфалея
до Ахерона недалеко.

Рифму, за смертью чужой летящую,
в какофонической этой чаще
преодолеть бы, — пусть не помочь
тем, кто собрался и раньше срока,
поручень зацепив ненароком,
вышел в майскую ночь.

В круге конечной за лавром поношенным
музыка-муза прямо с подножки
к небу отправилась, — а сейчас
в парке трамвайного сна, как в детстве,
два отражения наконец-то
друг с друга не сводят глаз.