— Краса революции! Действовать быстро…
— Сыты по горло продразвёрсткой…
— Даёшь советы без коммунистов!..
— Засуха на многие вёрсты…
— Разин, Пугачёв, а теперь Антонов…
— Линкоры подвинем левым галсом…
— Дохнуть на чернозёме — нет закона…
— Война закончилась, голод остался…
Вороватая, тёмная, непобедимая,
кости моющая дотемна,
оптом любящая, врозь любимая,
беспощадная сторона.
Убивающая — ровно не было,
и не помнящая родства,
убывающая — на небо ли,
под расстрельные ли слова.
— Супротив бронепоезда в чистом поле…
— Вконец уже озверели комбеды…
— Своя воля страшнее неволи…
— Отбирают последнее, дармоеды…
— По льду залива артиллеристам…
— Не хочешь землю — съешь и солому…
— Ядовитыми газами лес очистим…
— Известно, сила закон ломит…
— Бородой — Авраам, а по делам — Хам…
— Идти пузырями на ужин рыбный…
…ведь некоторые не знают, что нам
суждено здесь погибнуть.
— Крепко сел большевик в губисполком…
— Зараз четверых, а лучше — сорок…
…у тех же, кто знает об этом, легко
прекращаются ссоры.
———————————————
Петрогубчека. В ночной пещере
камеры виден — последний раз —
голый инопланетный череп,
кровоподтек у косящих глаз.
— «Позвольте представиться…» —
— «Церемонии
можно смело оставить живым
поклонникам. По крайней бы мере — помнили,
а покой и волю — покойникам». —
— «Как же вы
и в тюрьме?» —
— «Времена Сократа и Луция
Сéнеки одни для всех». —
— «Да уж, повезло…
а поэзия — тоже ведь революция
против костного порядка слов…» —
— «Я монархист». —
— «Позвольте, разве
не просыпается шестое чувство
в рёве на митингах…» —
— «Но и зараза
бродит по пальцам. Жизнь как искусство
требует жертвы». —
— «Не слишком скоро,
не торόпитесь на Голгофу?» —
— «Исправно
стоит жить — и довольно спорить.
Ведь каждому из нас дано право
самому выбирать её…» —
Вопль и мат,
лязг и ругань тюремного коридора
заглушают, как могут, а всё говорят
знаменитый поэт и безвестный историк.
— Представьте: зелень волн и синие
киты, прошедшие полмира.
Сияющее небо Абиссинии
и каменная ночь Пальмиры.
— И оперная ария божественна
и хохот бешеной гиены.
Пора! Пора и в это путешествие,
а если суждено — в геенну.
— Всё — впечатление, всё — творчество:
и облаков молочный кипень,
и тяжкое иконоборчество,
и легкомысленная гибель.
— Если в сердце всемирной истории
встреча с Богом — народов
как свободных людей…
— …что ж, идя по слепому и торному
поприщу к тяжким родам,
приготовимся к ней.
— С первым криком в силки уловлены
здесь, и как теперь не лечись, ни
пей сельтерской воды…
— …смерть — всего лишь условие
продолжения жизни
в царстве вражды.
———————————————
Скрежет откидываемой двери
врывается в зловонье и сон.
— Контра, подъём! Вещей не бери,
окромя пенсне и кальсон!..
— Руки за голову! По одному!
— Шагай, благородие, не боись…
Коридорами — к чёрту тюрьму,
поскальзываясь о чью-то слизь.
Ветер в лицо — вот он, глоток
чистейшей свободы, пей скорей!
Задний двор, как небо, широк
на разгорающейся заре.
— Друзья, свинцовый петит
не всё завершит, поверьте! —
И хохот Будды летит
в дрожащее дуло смерти.
Папироса последняя оставляет
автограф дыма. Прищурен глаз.
Герцен, Радищев и Каляев
оборванцами в охрипшем лае
слышат уже приказ.
Шёпот молитвенный поневоле
кочкам доверяется и траве.
…в реку броситься ещё что ли,
сжать колосья в родимом поле…
Грохот.
Острая вспышка боли
навсегда раскалывается в голове.