— «Гражданин Ринич? Не ждал? Да-с, мы-с.
Набедокурил, теперь отвечай-ка.
Не усадьба, виноват, чрезвычайка.
Да ты угощайся, за стол садись.
Без соли, без хлеба, без пледа —
худая беседа.
Так-то вот, жили, тужили, служили,
а и правда: от сумы да тюрьмы…
Помнишь? Мальчишками ведь мы
на одном плетне онучи сушили,
хаживали в один храм…
А этот шрам?» —
— «Тело меняется меньше духа…» —
— «…ни годы не стёрли, ни разруха.
Пресня. Девятьсот пятый год.
Тогда ты был за народ.
Во что доцентура тебя превратила?» —
— «Время гуннов, да я не Аттила…» —
— «Предназначен к лучшему человек,
чем землёй под царями…» — твои слова?
Вот мы и поможем ему навек
это уяснить. Чуть погодя. Сперва
устраняем препятствия на пути…» —
— «Так же изволите людей пасти…» —
Партийная кличка. В сейфе иконка.
От охранки недалеко до Лубянки.
Знамя и френч — рвётся, где тонко,
и ржавчиной кровь с изнанки.
— «Где же взять-то свычку к свободе?
Сорвался нонече люд с цепи,
вот и брешет». —
— «Нет, ищет что-то вроде
внутренней революции». —
— «Целому миру мы скажем: “Здравствуй
и повторяй”, но прежде в гранит
оденем страну…» —
— «Кнутом государства
не возвысить наш вид». —
— «Ой ли! Карамазовщина. Тридцать сребреников.
Думаешь, мы за народ, как он есть?
Мелко! Нового, нового современника
вырастят скальпель и благая весть.
Рубанок, револьвер, молоток,
сплав коллектива, сталь и медь,
а ветхий днями человек — это то,
что нужно преодолеть». —
Сверхчеловеческим мечтам — и тем
зябко стоять с гусиной кожей.
— «Видишь? На полном научном фундаменте
мы устроим здесь Царство Божье.
От куцей свободы — к нему, воспетому
миллионоустой молвой!» —
— «Вы принуждаете. Хотя бы поэтому
не выстроите его». —
— «Помнишь, я ждал нового мессию,
готовился ему служить,
созидать очищенную Россию
от скверны, гнёта и лжи.
Сытый по горло тюремной вонью,
я ждал его десять лет назад.
Но он не пришел. Тогда я понял,
что новый мессия — пролетариат.
Рука об руку поведем по пустыне
избранный Богом класс,
и те, кого мы понукаем ныне,
поймут когда-нибудь нас». —
Тень инквизитора на комиссаре
по чрезвычайному и полному счастью.
Тешится Майя, кружит Сансара
на пути от участи до соучастья.
Глоток воды. Не допрос, а кратенький
курс ВКП(б) в лучах заката.
— «Вы замечательные фанатики,
но скверные музыканты». —
глухота на всём какая-то… род сердечных шор…
долго думаем: это хорошо? или нехорошо?
отличать бы на слух… вот пропаганда, вот ложь…
было же, кажется… вырвано — не вернёшь…
человек больше не чувствует себя божьим рабом…
но еще не соприкоснулся как-то иначе… в другом…
воплощением… оттиском… черновиком — о чём?
и стал обезьяной Бога… вольноотпущенным палачом…
— «…ecce homo: грязь, ложь и доносительство
на ближнего. Тебе-то ещё повезло». —
— «Там, где кажется всё относительным,
совершается несомненное зло». —
— «Сыплются словеса стародавние!
Чтό — зло? Чтό — грех? Опять двадцать пять!» —
— «Причинять боль и страдание
капле Бога — под кожей у тебя». —
— «Только этим и заняты! Протрите стёкла,
Евгений Павлович! Вновь и вновь:
мир — это не раздавленная свёкла,
мир — это запёкшаяся кровь.
Ах, Тамерлан! Ах, Грозный! Ах, Батый!
Вона, какую развили ныть!» —
— «Играя с дьяволом в шахматы
нельзя надеяться победить». —
— «Всё, что ты развёл тут, — сплошной герундий,
а по-нашему попросту ерунда!
Искушая тем, что не могут люди,
ты не любишь их. Соль земли по сравнению с орудиями труда —
в меньшинстве. Перестал бы сеять переполох
и признал, наконец, родство
с человечеством». —
— «Один человек и Бог —
уже большинство». —
Выстрелом спугнутая птица
с воплем истошным в окно стучится.
— «Да где он сейчас, твой Бог, Адам?
Хата твоя, известно, с краю.
Ты не жилец уже». —
— «Бог там,
куда его впускают». —
— «Аще Бог с нами, никто же на ны —
так или нет? Рассудим по опыту
империалистической и гражданской войны:
наша взяла? Ась? Что же ты,
не веришь и апостольским цитатам,
а, мсье Ринич? Дай сдачи нам
или дело ясное?» —
— «Судя по результатам.
и Христос — в неудачниках». —
Насмерть затеянный русский спор
голоден до истины и неистов.
— «До Евангелия докатился? Скор!
Христос-то был первым социалистом.
Ученики-то его — коммуна.
Трудящимся — хлеб и вино,
бесплатно, заметь! Ну и кому нам
подражать?» —
— «Обольщение сатаной
Он прошел, а вы… Вы — кругом правы.
Власть, чудо, хлеб — всё это вы». —
— «Мы — это мы. Да, чёрненькие. Вы белее и глаже,
а куда повели бы? К союзничкам под ярмо? На рейхстаг?
Во имя грядущего Мессии мы даже
преступили бы старенького Христа.
Власть царя, власть идола и власть капитала
человечье дерзание сведёт до нуля.
Мы — застрельщики, мы — капитаны
корабля под названием Земля.
Время в нашем лице выбирает себе дорогу
и на прошлое накладывает печать.
Если подвинемся к настоящему Богу,
то и царству мамоны не устоять.
Не мир, но меч. История не по листьям,
а по костям идёт. Что молчишь? Отвечай!» —
— «Ненависть не прекращается ненавистью,
и ступенями ада не выйти в рай». —
Фитиль догорает. Как духом парило,
так сумраком тянет в разбитую раму.
— «А я вот… знаешь… копыта и рыла
стал замечать по углам вечерами…
Даже, бывало, крикну им: ктό вы?!
Женька, беги! Я помогу!» —
Даже надежде нет места в готовом
к сверхъестественной встрече мозгу.
— «Что делаешь — делай, и не искушай
напрасно». —
— «Всё иисуствуешь? Жаль.
Ты проиграл. На рассвете не кисни». —
— «Нет ни победы, ни поражения». —
— «В чём смысл жизни?» —
— «В преображении».