Глава 1. Рождение цесаревича

От рождества Христова год
одна тысяча девятьсот
четвёртый. На смену пыхтящей эпохе пара
с тонким жужжанием идёт электрический век.
В огромной стране, где веками у власти один человек,
год маленькой победоносной войны и патриотического угара.

— С-под венца, и с чужою невестой…
— Укатаем японцев за год…
— Был министр, а стал мокрое место…
— Всё в куски: экипаж и народ…
— Гуляют средь бела дня террористы…
— Жалко Плеве, хоть страшно глуп…
— С разговорами поостерегись ты…
— По городовому на каждом углу…

Клаксоны, крики — жив ли, помер он,
стоймя уснул в краю болотном?
Но нет, всё видит бляха с номером,
начальствуя над околотком.

Пьянчужку сцапать, или конные
посыльного прижмут к извёстке…
То с красненькой, а то с целковыми
нести свой крест на перекрёстке.

Кому-то бог, кому кварталина,
каплюжник, чёртовая рота.
Фуражкой туша обесславлена
с усищами вполоборота.

Царить над ненадёжным племенем
молочниц, дворников, апашей
непробиваемым и стреляным
архангелом – от плоти нашей.

— Всех Сибирь остудила бы разом…
— А на нас Господь возложил…
— Государь со своим ананасом
— Разорались газетчики свыше сил…
— За Можай миллион не заныкать…
— Времена-то не те, а к зиме…
— Да и хлопотно взяться, а Ники…
— Для него вся Россия в семье…

— Разрешились от бремени вовремя и, как ни странно,
мальчиком… — Августейший Олимп
зацветёт… — Не вполне спиритическим шарлатаном
оказался месье Филипп…

— Ворожеи… юродивые… Христа ради мошенники
дворней мнутся у дверей
государевой спальни… — Бог с Аликс. Ужели Ники
стать не может подельней?

Праздничное солнце — в рост, но тихо в Петергофе,
к октябрю гостей сковал мороз.
Брошено ружьё, и непочатый стынет кофе
на платке, сыром от слез.

Отчего бледней вуали кисть императрицы,
тень у век — зрачка темней.
Разве давеча не соизволил здесь родиться
цесаревич Алексей?

Отчего врачи одно и то же птичьим хором
повторяют и молчат?
Не поправится наследник скоро…
ни качелей… ни мяча…

Лошадей поменьше… салок… детских
игр… иголка… розы шип…
как же царствовать… молчите!.. но не деться
никуда… любой ушиб…

Отчего не ждать чудес? Вели им,
Господи… вели им… и опять
обморок… у горя имя есть: гемофилия.
Кровь идёт — и не унять.

Сердцу не прикажешь разделиться.
Не по эшелонам, уходящим в Порт-Артур
от вокзалов смертницы-столицы,
белой ночью видной чересчур;
не по власти, тяжкой и бессильной
на империю узду надеть, —
по единственному сыну
плакать и молиться в темноте.

— Жандармы в губернии — чисто звери, я…
— Генеральные штаты земскóго сукна…
— По Мирскому нынче эра доверия…
— Настаёт правительственная весна!..
— Нет полномочий, но какая картина…
— Общественное мнение, а не суд…
— Тост, господа! За жену Константина!..
— Петицию! На первую полосу…

Ночь. Ворочаются крейсера на ложе
Балтики, держась за якоря.
Снится вольница России, где надёжа
вся на батюшку-царя,
где гудок фабричный сонным воем
баламутит воздух на Неве,
где холопство многовековое
спит и бродит в каждой голове.

Далее     Назад     К оглавлению