Речи залили Таврический дворец — вот если бы,
то конечно… — принародно избранные лбы
думу думают, и каждый в некотором роде царь,
ничего, что холоп недавний.
— Тяжело нам будет сработаться
с этакими господами.
Неужели грядёт минута,
когда всем воздастся за зло?
Неужели близится смута,
неужели время пришло?
— Ваше Величество, потакать нападкам и болтовне
преступно. Это не по душе ни вам, ни мне,
но роспуск Думы суть мера более или менее
вынужденная. В эпицентре шторма
руль не делят. Сначала успокоение,
потом реформы.
Время чёрного передела,
время красного петуха,
время выпустить ужо белой
кости ихние потроха!
— Важно ликвидировать психологический изъян
и воспитать чувство собственности у крестьян,
или не миновать Пугачёва. Во всяком деле
дать заработать рукам неистовым.
Личный надел уничтожит охоту Емели
якшаться с социалистами.
Ох, дубинушка, утоли моя
все печали! Не мешкай, братцы,
за обиды неисчислимые
время выпало поквитаться!
— В период междудумского законодательства необходим
указ о военно-полевых судах. С террором одним
уговором не справиться. В героическом свете
выставлять убийц — через край идти.
На слова «руки вверх!» нам должно ответить
словами: «Не запугаете».
За полюдье и за рекрутчину,
порчу девок и бой жандармов,
руки нонече повыкручивать
и с землёю смешать задаром!
Без счёта прокатываются волны бесчинства
самый воздух не в себе,
всё болеет отечество, трое суток не спит материнство —
то в стране, то в семье.
— Микстуры, таблетки, хоть что-нибудь, лишь бы мукой
облегчиться сыну…
— Государыня, смилуйтесь, медицинская наша наука
тут бессильна…
Господи всея Рассеюшке
золотнице Алексеюшке
чаду Божьему позволь
побороть и хворь и боль
справиться с напастью
демона со злою пастью
отжени да всякий бес
удалися в лес
Мечутся огни в лампаде
свят на гаде свят на гаде
Боженька куды мы денемся
пособи младенецу
к милосердью своему
кровушку направь ему
по дороге до сердечка
у престольного крылечка
глазки закрывай
да узреешь рай
В детской спальне жив покуда
бродит чудо бродит чудо
Спит! Уснул, угомонился… Вот и опухоль уходит,
на щеках дорожки слёз…
Господи! Живой молитвой, верно, продлевает годы,
если к святости возрос.
Против Божьего добра
хороши — доктора!
— Ваше величество, я вынужден быть откровенным.
Знаком ли вам некто Распутин? —
— Я полагаю, что это не важно. — По верным
сведениям… — Пётр Аркадьевич, забудьте
это имя, прошу. В частных знакомствах иное глупо
видеть, кроме заботы о сыне. —
— Всё, что кругом Государя, под лупой
рассматривает и запоминает Россия…
— Власть отцову надобно знать с низов…
— Каково? Не министр, а вешатель…
— Разбирательство — в сорок восемь часов!..
— Говорил бы громко пореже ты…
— За двумя столбами, да с перекладиной…
— Был красным — теперича посиней…
— Двух лет не прошло, ан расклад иной…
— По рылу видать не простых свиней…
Как по-над Невой, на Дону, за Волгою
руку тяжкую — Пётр или Тамерлан? —
чует вся империя — да надолго ли? —
поворчала и замерла.
В лямку влезть, навалиться грудью, —
но исправить ли за год, что гнило век?
Да и в силах ли стапятидесятимиллионную груду
повернуть один человек?