— «…лишь проба сил. Не обидой жить
принципиально. Рабочий класс…
Ринич? Давненько! Заходите же,
мы рассчитываем на вас». —
Марево спора плывёт над тарелками.
Хлопает дверь, колокольцем звеня.
Воздух накурен. Цитаты горелые.
— «В чём вы рассчитываете на меня?» —
— «В том же. Ни нового, ни случайного.
Дело революционной борьбы…» —
— «Ради чего? Катехизис Нечаева?
Всё разрушаем? Строить слабы?» —
— Ну, вы как маленький! Не сдаться ли?..
— Милости ожидать от царя…
— Прежний порядок и эксплуатацию…
— Шутите, батенька? Это вы зря…
— «За дело разрушите или безвинно,
да вырастет ли что-нибудь на руинах?» —
— Что с вами стало? Без провокации
обойдёмся, здесь только свои…
— Браво, но повода остерегаться нет,
диктатору партию не свалить…
— «А диктатура пролетариата
новым диктатором не чревата?» —
— В постепеновцы? Не ожидал от вас…
— Мещанской моралью мечту не замай…
— Долой! Стряхнём прах мира усталого…
— Дружно войдём в алюминиевый рай…
— «Когда отряхнете весь прах, то победу
встретите посреди людоедов». —
— «Человек суть то, что он видит и ест.
Поучите-ка Локка с Гельвецием.
Следственно, за один присест
мы…» —
— «Я учусь у жизни. Снявши крест,
как бы не разреветься нам».
— «Цель оправдывает средства!» —
— «Ба! Кто
это первым сказал? Старательно
повторяем чужие зады? Решето
воду носит…» —
— «Напьёмся ещё. Зато
вчерашний раб станет создателем…» —
— «…будущего? По Сеньке ль таков
чепец? За несколько лет в архитекторы
мудрёно прыгнуть из мужиков.
Что Флоренции впору, не тянет Псков,
или тут кругом Даниилы и Гекторы?
Ловко за ширмой скрыт кукловод
с лозунгами…» —
— «Признайтесь-ка: с трусами
вам по дороге! Не верить в народ?
Вас послушать — так лет пятьсот
маяться, раз уродились русскими!» —
— «Да, я не верю в людей.
Я верю в человека.
Вот вы не хотите его даже знать,
придумали себе человечество
и что-то рады испечь за три вечера
из крови бродящей. Кат или тать —
какая вам разница? Стар или мал
крик — лишь бы передраться им!
Люди для вас — абстракция
или расходный материал.
Пусть вы желаете ему добра
в чаду теорий воображаемом,
а на практике охота ножа ему
пуще идеи. Пора, пора,
социализм! Рубля бы, земли —
в мире Иудушек да Иванушек,
а вы и рады стараться, а вам уже
кисельные реки видны вдали!» —
В тусклом огне керосинки взор
каждого разгорячён и мглист.
— Этакий наворотили вздор!
— Вы… вы… умственный пауперист!
— Карты раскрытые очень кстати…
— Что церемониться с ним? Предатель!
— Цель расшевелить народ близка!
— И не отступать в борьбе клялись мы!
Всё ревёт в качающихся отблесках
не марксизма — фанатизма.
Месть и вера бьются посреди мирка
полуночного и сходятся опять.
Ну а выпадет кому Владимирка,
то герою кстати пострадать.
В мутном кадре кинохроники
разглядеть сквозь линзу лет
как азарт посконно-родненький
намечает смертный след,
как расчёт мешается со счастьем
человечества в пути небесном,
как трихины самозваной власти
заражают хлеще бесов.
— «Ринич, милый вы мой, закройте-ка
книжки и не умножайте мук!
Мало ли было у нас народников,
умерших среди вшей и мух?
Живём до сих пор по горло в болоте
православного средневековья.
Власть вырождается на позолоте
из великодержавности с кровью.
Под фуражкой разве или в гробу того
не замечают глаза глупца!» —
— «Да, но клубок этот нужно распутывать
с какого-то иного конца». —
— «Тесто дворянское и в оборванце…» —
Горький и укоризненный взгляд,
глыбы залысин…
— «Вас, дорогой Иогансон,
первого же и съедят.
Петя, пойдём!» —
Эх, русская дружба!
Жизнь отдать ни за грош, но вкус
истины мировой и тщедушной
не перебить…
— «Я остаюсь». —
Хлопает дверь, и летит за шиворот
насмешка, раз уж мимо ушей,
но охлаждающий ливень живо рот
затыкает, и в осень плывёшь уже
не связанный более с домовладельцами,
ни с разрушителями домов.
От листопада в груди не деться, ни
затаиться в толще томов
о прогрессе и производственных
отношениях, в царстве идей
о всеобщей гармонии, если отсветы
сердца всё глуше, всё холодней.