— Лапти в зубы, да и на завалинку…
— Как без Думы-то будем жить?..
— И не говори! Сокрушим по маленькой?..
— Кадетам ужо поубавят прыть…
— Где нашли его, как бишь, Столысина…
— Горемыку знаем, а это кто ж?..
— Высоченной сияет лысиной…
— На покойного государя похож…
— Выбор ваш, как отца долгожданного сына,
очевидно, не может быть прост,
но прошу, Пётр Аркадьевич, ради несчастной России
занимать этот пост. —
Дело свинцовое. Пахнет расстрелами.
Голову на плечах не судьба снести.
Жить и спрашивать даль загорелую:
нет ли опасности?
«Русское знамя» и то не судачило
нынче, не пачкало душу пером.
В дельте на островах между дачами
нет ли опасности, нет ли…
Гром
воздух раскалывает… орёт
сигнализация… руками
голову сжал… цел… недолёт…
что это… что… вжимает в камень
ужас… бежать? война началась?
бомба? откуда бы? неужели
террористы опять осмелели?
куда смотрит власть?
Между Невой и небом изгиб
радуги опёрся одним
из концов на облако пыли —
не то ядерный гриб,
не то жертвенный дым
в раскол и расход пустили.
— Ринич, куда вы, поберегитесь! —
Крестятся. Причитают. Бегут.
Не заблудиться. Настежь открытый
развороченный двухэтажный уют.
Тряпки завалены брёвнами,
куклы присыпаны щебнем,
люди с глазами уже зарёванными
ещё не понимают ущерба.
Кони на набережной с толпой
бьются, постромками насмерть зажаты.
— Все дети с тобой?
— Нет Наташи и Ади…
Муза, крепись. На липах кожа
с кусками человечьего мяса.
Внутри — из одного и того же
зипуны, мундиры и рясы.
— Ох, как тяжко! Взорвал поганый…
— Сколько же перебито задаром…
В липких лужах скользят сапогами
просители и жандармы.
Как ты, готов? — не слишком скоро? —
спотыкаясь об алый камень,
абстрактную идею террора
поверить своими кишками?
Понемногу муравьиный порядок
воцаряется с гибелью заподлицо.
Все одного слушаться рады
с полным чернильного блеска лицом.
— Свечку поставить, не дался губителям…
— Всё изломано, он целёхонек…
— Детки бедные, как теперь жить-то им…
— На изуверов таковских и Бога нет…
— Матушка, да ведь это их вешатель
главный. За то и бомба ему! —
— Не жалеть его теперь нешто?
Из нас никого не подвёл под суму.
Сирот не оставил. Барин отзывчивый.
Ты-то чьих таков? —
— Да пойми же, мать,
ради бедняков они так. Убив его,
может, лучшей жизни хотят вам дать. —
— От зла не родится добро. Всё будет
новое зло… —
…и дальше расходятся круги
от новых камней. Аскетом Будда
слышит крестьянку на берегу реки.
— Разве начальников силой взять?..
— Новые сыщутся, только свистни…
— Этих убьют — другие повылазят,
как после дождя слизни…
— Из тех же самых бомбометателей…
— Народец разный, иной-то сдуру…
— Кого за дело и высечь желательно…
— Такая уж натура…
Жажда наживы на место жалости
заступает, и меняются лица.
— Вернитесь за оцепление, пожалуйста…
— В людях Бог умалился…
Синие рубахи. Картузы. Чуть что —
готовы дать дёру.
Колечко, бумажник, пальто.
Мародёры.
Сколько смерти… Давешнему доктору
поневоле мыслится хвала.
От филёров, наскоро подогнанных,
надо бы убраться спрохвала.
Где ошибка? Лает и куражится
пёс на должности цепной.
Впечатлиться должен даже царь
этакой ценой.
— Пётр Аркадьевич, соболезнования… готовы слушать
вас по всяким делам…
разделить же позвольте страдание по службе
как России, так и нам…
просим поэтому с императрицею лично вас…
помощь… хотя бы такую…
— Благодарю,
Ваше Величество.
Кровью своих детей не торгую.