— Смута кончилась, так на что он нам…
— Гофмаршал — не мало?! А статс-секретарь?..
— Удаление уж уготовано…
— Затмевает всё. Самый государь…
— Больно смел. Чтобы так фраппировать…
— Стыд безволия — наитяжкий стыд…
— Победа над Дурново станет пирровой…
— Да и Дума этого не простит…
— Только бы террористы! Карательный
зуд не даёт и полякам покоя…
— Законопроект против аристократии —
вот, доложу я вам, что он такое…
— Изгонять из столицы Распутина
как сектанта и гипнотизёра…
— С этим ему никогда не распутаться,
императрица не стерпит позора…
Тяжко окапывать пал революции,
только ещё труднее с притворной
лестью и милостями куцыми
в чаду интриги придворной.
Равно и царедворцам и думцам
кровь тут готовы по топору пустить.
Сколько же велеречивых безумцев
носа не видят по близорукости!
Скрывается за туманом и дымом
непримиримость.
Отрыжкой великодержавного Рима
непримиримость.
На каждом лице, проносящемся мимо, —
непримиримость.
Возвышается, падает, пропадает,
снова тянется к небу, мелькая вчерне,
телеграфными проводами
жизнь — в изжелта-зелёном дорожном окне.
То идти в параде, не то усесться
на приёме — там и там делать сановный вид,
а на рельсовых стыках сердце
вновь оступается и сбоит.
Август замаскировался под Цезаря.
Дворцовый чугун до чего тугоплавок
и важен! Что там, в конце процессии?
отставок? значит, отставок.
Не ответит, как ни окидывай
хутора и степную жатву,
русский дух, немецкий акцент, —
и державное детство Киева
былью манит, а за вожатых
царь, министр и приват-доцент.
— Евгений Павлович, помилуйте, вы-то здесь
какими судьбами?
— Университет
отправил к пещерникам. В общей выгоде
и диссертация и предмет…
— Поверьте мне, завтра же ноги его…
— Диктатора с возу отправят на раз-два!..
— Только бы не обсчитаться стократ…
Вся страна собралась под Киевом
на торжества в честь отмены рабства
каких-то пятьдесят лет назад.
———————————————————
За чаем семья. Ни беседы, ни отдыха.
Еврейский достаток подполен и шаток.
— Шломо Израилевич и Мордехай…
— Сладилось дельце моё, но осадок…
— Нам говорят: городской голова…
— Власть попирает и наши права!
— Жить и шептать о погроме на ухо…
— Чем вы ещё себя, сын мой, потешите?
— Сыт я по горло трусливой наукой.
— Увидим ли, как ликвидирован вешатель?
— Ваша ирония всем тут известна.
— Бога ты, Мордко, вернул бы на место.
— Всё талмудистика — рабий закон!
— Ой-вэй, мой маленький Наполеон…
———————————————————
— Дмитрий, день добрый. Меня вы забыли? —
— Простите, не помню. —
— Жандармы? Побег? —
Рука — из революционного прошлого или
будущего — через век.
— Ринич, если не ошибаюсь? — Так точно-c. —
— Извольте меня пропустить, я спешу.
— Поближе к премьер-министру и очной
ставке? — Я не выношу
поучений! Что вам угодно? — Чтобы карман
у вас не был так оттопырен. — Всего-то? —
На ипподроме азартен роман
с молодостью, конской статью и модой.
— Истиной движимы или местью,
но прославите мученика вдвойне…
— Помяните слово, на этом месте
поставят памятник мне!
— Без браунинга обошёлся Спаситель…
ничего не измените… только кровь…
— Не проповедуйте уже, донесите…
— Ни я, ни вы не судья, Богров…
Хватка слабеет. Кисть вырвана ловким
душевным движением. Не оттого ли
Бог не вмешивается в постановку
мира, что ценит свободу воли.
Всё галопом из загона,
даже выстрела не ждут.
Неужели нет закона
нравственного, только кнут?
Сплошь начальственная мера —
по этапу да на суд…
Пусть абсурдна будет вера
в человека, беспримерна,
гибельна… Не донесу.
———————————————————
Пруд обернулся линзой вогнутой,
фонтаны — блеском неустанным,
и к солнцу лепестки развёрнуты
ржавеющих уже каштанов.
Как женственен изгиб ствола,
и россыпь солнечного света
ложится рябью в зеркала,
и веера свисают с веток.
Тенистый танец заполошен.
Остановиться в нём — на чём бы?
Плоды — вот до чего дошло уже! —
напоминают мину с бомбой…
Смертоносное счастье, помедли, помедли,
не обознались бы веком все мы…
Не торопись исчезать под землю,
обманчивое теченье поэмы.
— Кровь на руках акушера свободы…
— Сделано много. Всего не разрушить…
— Отправят лечиться на тёплые воды…
— Хоть отдохнёшь наконец-то, Петруша…
Время показывает нам оперу,
свиту свою, параллели, примеры,
трагедию, фарс или карнавал,
где исполнители наспех подобраны,
и для кого-то всё это — премьера,
кому-то — измена, кому-то — финал.
Не сказка, но аттическая драма,
и не на сцене в полный рок —
но к рампе шествует упрямо,
того гляди, взведёт курок.
Хищной усмешкой губы подёрнуты.
За сводами лба — ночь или вой?
Лицо человека или подённое
орудие — но чего?
Бутафорский мирок. Пора. За дело.
На бархате кресел снежный лоскут
мундира. Хлопок. Ещё один. Осело тело.
Схватили. Уже бьют.
…липкой рукой и знаменьем крестным
предупреждая и благодаря…
— Гимн! Гимн! —
Спокойно, отчётливо и уместно:
«Счастлив умереть за царя».