Мытьём ли, катаньем страна вошла обратно
в предуготовленный ей паз,
торгует, крестится и шествует парадом
уже остатний раз.
Всё распогодилось, но буря большей частью
рокочет и ворчит в сердцах.
Что урожайное, что нефтяное счастье
сегодня — завтра прах.
Лить сталь и олово пора земным заводам,
и ангелам рыдать на небесех.
И сонька тёмная и паралич ильич дремотный
наваливаются на всех.
Булочники почивают с министрами —
да разве пожалует смута назад?
Матушка-Троеручица исстари
стояла! Купцы и дворники спят,
одни с голодухи, а этот облопался,
квартальный всхрапывает навзрыд,
империя — вся на стареньком глобусе,
как на горошине, спит.
— …-измам и титлам — тлеть в бумажной листве,
и царь не на троне первейший, но — в голове
первого встречного, и нечто
высшее в нас доныне рождает путь,
коим и подвигается планета, того ничуть
не замечая в круговороте времён, конечно.
— Прихлебатели хлыстовского старца…
— Ни полушки в загашнике, на мели…
— В опасности церковь и государство!..
— Всё-то ты охальничаешь, отвали!..
— …первая стадия — пещеры, огня, избы,
страха и церкви, обуздывающей лбы,
Бога-надсмотрщика с бухучётом
доблестей и грехов. Отсюда же и закон
палочной нравственности, крепок со всех сторон,
искушаем лишь вольнодумцем каким да чёртом.
— Черносотенным выкрикам потакая…
— С такими друзьями не нужно врага…
— Вдоль по Невскому вся иду такая…
— Лилипутин — из каждого утюга…
— …следующая ступень — цеха, корысти, книг,
мачт, фонтанов и небоскрёбов. Родник
пересыхает под торжествующее: Бог умер.
Метафорический вакуум, туманный водораздел
фантомной души, обездушенных тел,
брошенных на себя во всемирном шуме.
— Грязи газетной святому Григорию
лейте покрепче, всё ведь не зря…
— Это — рычаг, давя на который мы
с корнем выворотим и царя…
— …двинемся ли ещё? Бросить и домострой
и конституцию? В куполе черепа — шар земной
переполнять и не охранять границы,
ощупью чувствовать, как на постаменте ума
Вселенная веры сгущается, и сама
учит пути, и звёздным теплом хранится.
— Таблоиды рыщут: в овальных и свальных
не то — кабинетах, не то — грехах…
— Сегодня в царской опочивальне,
завтра с мадоннами в номерах…
— Родзянки, Гучковы — ату его! — кто ещё
ногу подымет на царский альков?
Между Двором и Думой побоище.
Залпы речей. Перья штыков.
— Либо начальное образование, либо императоры с герцогами…
— Батюшка ваш покойный не зря
кухаркиным детям… — А уж слово «интеллигенция»
исключить пора бы из словаря…
— От лишнего разумения склонны к мнению собственному
неокрепшие головы… — Сколько сцен
там, на передовицах… — Унижению власти способствует
любой адвокатишко али доцент…
———————————————————
Буйство юности до конца ль
перелито в сухую горечь
глаз, обуздывающих даль
с придорожного косогора?
Что удастся растолковать
патриотам квасного рабства…
— Панславизма святая рать
успокоит немца на раз-два!.. —
Что нести, да какой предмет
с милосердием свяжет гордость…
Календарь оборванных лет.
Лето четырнадцатого года.
В холе и жите, а тенью Бисмарка
машут, а те о проливах за воплем
не забывают, а те зовут высморкать
на сторону либеральные сопли.
Чадит, окупается и торгуется,
и дредноутами меряется Европа.
Всё медленно сползает в какую-то
тварную и рукотворную пропасть.
Время течёт из будущего — через нас,
полных сплетен и зависти, — в сотый раз
ежеминутное счастье вручая даром,
ускользая сквозь пальцы напёрсточницы-судьбы,
губы обветривая и рассекая лбы
морщинами и войной, отчаяньем и пожаром.
Саблей секундной на полном скаку
по циферблату, союзнику и врагу
тромбом, блаженствующим на позолоте
могильным червём, пастью самой земли
настигает нас мало-помалу — что там ни мели —
лавина уничтожения всякой плоти.
Юностью, опытом, гибелью — одно лицо
умывается и укладывается заподлицо
с корнями и предками. Каким тут ещё заветом
впору утешиться? Чем отвлекает Бог?
Днём незабвенным. Просьбой, чтоб каждый вдох
свои паруса наполнял этим общим ветром.
Знати, священничеству ли, черни
только затем и дана свобода,
чтобы из частных предназначений
вырастала судьба народа.
Но если… Война, разорение, смута —
не за грехи, за бездействие наше —
в чём? Что за жестокость? Кому так
важно не отвратить эту чашу?
Словом непонятым, писком мышиным,
бедными рифмами — что можешь ты,
когда блеском облитая чудо-машина
будущего разминает винты…
———————————————————
К чёрту молитвы. Пальцы согнуты
на штурвале. Сигнал на взлёт.
Время застыло, как вышло из комнаты,
но скоро войдёт.
Шарф авиатора. Шлем с очками
дрожит у стрекозы на весу.
Всё побеждая — тяжесть и страх —
летит! летит! лопастями чеканит! —
Над морем цилиндров и рук внизу
царит дирижёрский взмах.
— Насилие, но для общественного блага…
— Освоение жизненно важных земель…
— Нота, продиктованная отвагой…
— Прогресс — наша миссия и цель…
Всё выше и выше. Потоком и роком —
не Фаэтон, так Лаокоон,
не корольку под стать — королю
воздуха, уверенно и широко,
штурвалом выдрессировав небо, он
заходит на нестерову петлю.
— Вконец обнаглели тевтонские ироды…
— Россия суть Голиаф. Спесь да барство…
— Линейный флот есть сугубо мирное…
— Не менее чем престиж государства…
Что это? Кашляет, глохнет, чихает
мотор! хуже нет новостей!
кошмар альтиметра! юлой летит
горизонт! Уже Иафета и Хама
мешанина крыльев, тряпья, костей
накрывает…
— Гляди, гляди!
— Англия струсит. Французское шапито…
— Средняя Азия — партия вдолгую…
— Балканские дела — ровно то,
что выманит медведя из логова…
Что это? Фейерверк? Праздничное, злое, алое
выплывает из будущего… шёлк? глазет?
грохот? к нам движется? что-то небывалое! —
и раскрываются глаза газет.
— Всего лишь частичная мобилизация
в ответ на позицию австрийцев…
— По-братски должны обязать царя
созвать конференцию и объясниться…
— Франц-Иосиф миролюбив, стар и сир…
— Кайзер и тот признаёт перегибы…
— Егда рекут мир,
зачинается всепогибель…
Ближе и ближе… завеса туманная
тает… и вот время входит… и поступь его черна.
— Срочные новости!
Германия…
Австро-Венгрия…
Сербия…
Война!