Глава 22. Буква и дух

Шулерство митинга — и спор о вере.
Колодой краплёных карт
облака расшвыриваются ветром.
Не ноябрь, но март
над омрачённым Петроградом,
конём, наездником и гадом.

— Динамит под чучело — вот и дело бы…
— Прямой наводкой силами взвода…
— Пришла пора, не жалей топора…
Обломком власти средь озверелого
и поднятого на дыбы народа
бронзовый истукан Петра.

— Металл — на пушки! Живого — вилами…
— Инда в кафтан не залазят бока…
— Сам-то змеюка, ишь зенки повылупил…
— С клячи стащить — и вся недолга…

— Мертвечину отставить! Почище враг,
и выигран только первый бой.
Печатать революционный шаг
или стать окопной трухой —
вот он, весь выбор. Солдат! матрос!
взять пора в свои руки руль
будущего, дрожь его колёс,
правду сработанных нами пуль.

— Без городовых да по ресторанам…
— Кто это там? Лепит хорошо…
— Это из совета… Пётр Иваныч…
— А фамилия как его? — Мурашов…

— Истукан не опасен. Куда важней
будет искоренение живых
псов режима. За несколько дней
опомнятся, если не дать под дых
прямо сейчас. Царь не издох
и над нами власть забирать обык.
В Царском Селе — осиное гнездо,
а у нас карающий штык!

— Сапожными средствами впору добраться ли…
— В Царское! В Царское! На экспроприацию…

— По дороге, утоптанной декабристами…
— Comme en france… но ещё неистовей…

Помнят у некоторых ещё ноги
свинцовую пыль Петергофской дороги,
вот и расскажут всё без прикрас,
идучи на своих, на извозчичьих или
на чуде бензиновом — автомобиле
с алыми фарами глаз.

— Двух небитых дают за убитого…
— С трещиной посуда два века живёт…
— Давеча террористы с бандитами…
— А нынче — за весь трудовой народ…

Бурый кирпич фабричных окраин
вонзается трубами в небо, сгорая
от нетерпения, железа и зла.
Полем подтаявшим — ближе и ближе —
дачное царствие, ну погоди же,
наползаешься ещё от ствола!

— Всего лишь классовая сознательность…
— Прикладом по рёбрам сыграть ноктюрн…
— Бариновых дочек уже касательно…
— Кровушки напились — инда к ногтю!..

Вот оно, вырастает колоннами!
Вот обряжает решётки законами!
Корчится под шомполами крестец!
Вот он, столетний и тысячетонный
грозит и давит полуротондой
жёлтый от ненависти дворец!

— Борзыми да розгами между танцами…
— Шпионка и есть, увидишь сам…
— Секретная телеграфная станция…
— Прямо к немцу, по проводам!..

Врываются. Настежь ворота. Где тут
предательство?! Пусто. Благодаря
гуртом — перед парадным портретом —
винтовкой — да прямо в морду царя.

Дальше по коридорам. Всё ближе
личный покой…
       — Найдём, не ври!
— Кого и на штык наденем! Гляди же!

В щепки — двери, в куски — ковры.

Троекратным эхом — вопль из загона,
но во рту — уже тишина.
Спальня. Иконы. Иконы. Иконы.
Лампады мешаются с незаконным
светом из узенького окна.

С пола до потолка — Серафимы, Иоасафы,
Феодосии, Сергии, Анны,
Михаилы, Ионы, Филареты и Саввы,
евангелисты, косматые Иоанны,
золото, чёрная скань, эмаль,
преподобные, мученики — всех жаль…

Как же им, венценосным, покоилось тут каждым летом
под тишайшую благодать,
в царстве ладана десятилетье за десятилетьем
лить елей и почивать.

Всё присмирело, а кто-то и крестится,
кто-то покусывает рыжий ус…
Толпа ещё напирает с лестницы,
но перед Господом кто не трус?

Рука сама сгибается в локте,
пальцы — ко лбу, взор — осоловел.
Голодным шатуном по берлоге
мысль ворочается в голове.

Чем бы потрафили тут книгочеи
да марксисты гуще людской?
Как бы там ни было, у богачей-то
бог один, а у нас — другой!

Храм революции, ныне здравствуй
и воздвигайся, егда по пути
к светлому будущему твою паству
мы поведём, а доска — прости!

Замешательство — к чёрту! Лучи заката
бьют в окно и на лбу выжигают след.

— Да ведь это давно известно, ребята!
Глядите-ка! Бога-то нет!

Секунда — и браунинг смотрит в лоб
Христу. Дуло дрожит, но цепкой
судорогой сжаты пальцы — чтоб
разлететься иконе в щепки.

Лавина срывается полной массой
от единого выстрела и громит
всё, что под руку подворачивается, и басом
раскалывает гранит.

— Даже срали на золоте, глянь посуду!..
— Разобрать по хатам — и хорошо…
— Всё пережитки да предрассудки…
— Как пальнул! Ай да Мурашов…

Усталая ночь. Тьма праведной лжи,
по пояс — во гневе, по горло — с разрухой,
когда не по тлеющей букве служить,
но в обновлении духа.

Далее     Назад     К оглавлению